Все небо серый дым застлал

И сыпет черным снегом копоть.

Наш мир, как театральный зал,

Где некому в ладоши хлопать.

Быть трудно духоте врагом,

Толкая холодок по коже,

Как бабочка с оторванным крылом -

И силы есть, а вот взлететь не может.

Стучите и вам не отворят.

Вам воздуха даже глотка не дадут.

Ведь Родина - это не море,

Здесь некому бросить спасательный круг.

Голове бы быть из олова,

Но случайность не постичь -

Участковому на голову

С крыши вновь упал кирпич.

АВТОБИОГРАФИЯ

Сам о себе, но только правду

И без красивого словца,

С дистанции вернувшись к старту,
Не зная, сколько до конца.

Всегда на колесах, в пути

Согласно водительских прав.

С геральдикой не шути -

Водитель автобуса - граф.

Как радостно и грустно, и еще

Жить хочется в другом соизмереньи,

Где власти не имеет чёрт,

Который празднует Христа рожденье.

Выбирали люди нелюдей,

Чтоб они имели власть.

Подбирались к людям нелюди,

Чтоб напиться кровью всласть.

Крупной кладки стена.

Крест поодаль сурово.

У тебя вся страна

И одно Комарово.

Зажги свечу и станет посветлей.

Вина налей - развеселится сердце,

И выпей, и опять налей,

Представь себя французом или немцем.

Налью я пива - как моча.

Налью мочу - она как пиво.

Все это очень некрасиво,

Но стоит ли о том кричать?

Кирпич к кирпичу - это будет стена.

Еще три стены и получится дом.

От мысли о том разболелась спина.

Не нужен мне дом. Не уютно мне в нем.

42 11.02.03 г. 12.02.03 г.

Я верю, что наступит год, Я верю, что настанет день.

И мир пойдет под суд, на плаху, Весь мир пойдет под суд, на плаху,

А судьи будут те, кого А судиею будет Тень

Мир посылал когда-то на хуй От тех, кто послан миром на хуй.

Завтра выпадет снег,

Как бывало не раз.

Он все скроет от нас,

Он замедлит наш бег.

В нем и горечи нет.

В нем и сладости нет.

Просто выпавший снег,

Просто призрачный свет,

Чей-то страшный разбег

В пустоту, в никуда.

Завтра выпадет снег.

Завтра будет беда.

Займите место. Ваш билет

Изрешетил насквозь компостер.

В нем что-то лязгнуло от злости,

В которой, впрочем, смысла нет.

 

Я пожелаю вам пути,

Но только, помните, не счастья.

Пульс не трясет еще запястья

И спит спокойно ваш дантист.

 

Тогда вы скажете: “А ты?

Ведь мы с тобой в одном вагоне.

Садись-ка рядом. Будь спокоен.

Смотри в окно. Считай столбы.

 

Останови смешной полет

Предчувствия, предубежденья.

Мы не стоим. Мы все в движенье.

Ты тянешь вспять, а мы - вперед!”

 

Как больно не узнать лица.

Да мы и не были знакомы.

Я еду, но не до конца,

Где катастрофа ждет вагоны.

Когда-нибудь достану крылья

Из темной пыльной кладовой,

А то, что пил, на землю вылью

И полечу над головой.

 

Вернее так: над головами

Всех идолов страны родной,

Я полечу, друзья, над вами

И над оставшимся собой.

 

А он, оставшийся в печали,

Впадет в безудержный запой,

И, как когда-то я в начале,

Копаться будет в кладовой.

Менты в овчинных полушубках,

Речушки загнаны под лед,

А на базаре дорог мед,

В мясном ряду лежат обрубки

 

Домашних ласковых скотов,

Менты как раз их шкуры носят…

Нет, все-таки мне ближе осень.

К зиме совсем я не готов.

Девочка с белым шариком,

Который чуть обхватила.

Она назвала его Шариком,
А папа презервативом.

 

Вдруг с нею взлетел ее Шарик.

Я крикнул вдогонку о том,

Что был бы гондолою Шарик,

Если бы не был гондон.

 

Я долго следил за гондоном,

Из глаз две слезинки скатив,

Когда проплывал он над домом,

Напоминая гондолу

И одновременно презерватив.

И вот - кончается декабрь.

Кончается двадцатый век.

Вина налью - немного капель

И вылью, словно кровь на снег.

Январь - изрублены леса

Для украшенья пьяных оргий.

Душа болит - ее не трогай,

А заливай вином глаза.

Февраль - малыш с лицом бандита

С сосулькой лагерной заточки.

Сыночки ваши им избиты,

Им изнасилованы дочки.

Тебя мне, юность, не догнать,

И ты меня, конечно, не догонишь.

Я, как ловец, расставлю снасть,

И словно птица позову на помощь.

Люблю ее я, весь горя,

Но мой удел теперь тоска -

Ведь так умна любимая моя,

Избрав любовь банкира-старика.

А я - воздушная - лечу,

Вдыхая каждое мгновенье.

Вот я цветочек тот хочу,

А вот теперь тот дуб столетний.

Я в полете, я лечу.

Как могу я не разбиться.

Я не птица.

Справа, слева по плечу,

А не крылья.

Ты не веришь?

Посмотри:

Кто-то вырвал.

За какой богатый приз

Эти игры?

Вся с тобою наша жизнь -

Фильм без титров.

Здесь герои не живут -

Все статисты.

Круглый год глаза мне жгут

Желтым листья.

Это осени пора.

Этой осени я лист.

Я сегодня, как вчера

Продолжаю падать вниз.

Для дураков закон не писан.

Законы пишут дураки.

Как сор с кремлевского карниза,

Закон слетел из-под руки,

 

И жать пошел дурную славу,

И стонет от него народ.

Дурная голова по праву

Ногам покоя не дает.

Построить до не всяк мастак,

А к руководству лезет всяк.

Трудиться может только умный.

Рукой водить - любой дурак.

Вагоны прыгают на стыках.

Все больше стыков на пути.

И каждый машинист - растыка,

Ему б не ехать, а идти.

 

Но паровоз ему вручают

И он считает каждый стык.

У нас ведь так: раз ты начальник,

Так значит вышел из растык.

Собаки лают - ветер лай уносит

Туда, где тоже раздается лай,

Проклятый всеми, как сырая осень,

А раз не нравится - стреляй.

 

Вся жизнь - ужасная картина:

Собачий грязный грузовик,

В кабине пьяные скотины,

В руках двуствольный дробовик.

 

Еще одну убили шавку.

Как рады пьяные дружки:

Из шкуры шавки выйдет шапка,

Из мяса шавки - пирожки.

 

Не знающий цены позора

Спокойно вынесет позор.

Как трудно быть не живодером

В краю, где каждый живодер.

В России, где ни бросишь взгляд,

Народа жизнь - кромешный ад.

Начальники одни жируют,

Хоть все дела их невпопад.

 

В России, где ни бросишь взгляд,

Народа жизнь - кромешный ад,

А власть стремится сделать хуже,

Чтоб человек был смерти рад.

 

В России, где ни бросишь взгляд,

Народа жизнь - кромешный ад,

Но после смерти, верю, Боже,

Нам обеспечен райский сад.

Я буду ветром и землей,

Дождем и снегом тоже буду,

Не прибегая даже к вуду,

Ни к белой магии, ни к злой.

 

Я просто выйду из Реки,

Я просто выйду из Потока,

Не беспокоя больше Бога

Молитвами своей тоски.

 

Я буду даже ближе к Богу,

И будут ангельские лица,

И ни милиций, ни полиций,

И ни единого налога.

Черный город сливается с ночью.

Черный город оживших снов.

Черный город несчастья пророчит.

Черный город рождает зло.

 

Черный город - сквозь тьму не прорваться.

Черный город на черном страны.

Черный город администраций.

Черный город - оплот Сатаны.

На проводах столбы повисли,

А солнце поглощает свет

И льются, как помои мысли,

Когда глупцы дают совет,

 

Когда глупцы у самой власти,

Когда у самой власти сброд,

Который смотрит: как украсть бы,

Как обмануть еще народ.

Не упади, когда ты пьяный.

Не упади, когда не трезв.

Когда идешь, иди лишь прямо

И доберешься до небес.

 

Мир не качнется под ногами,

Везде найдешь упор для ног.

Ведь все, за что тебя ругали,

Повелевал Всесильный Бог.

 

А ты, ты был Его устами,

И ты кричал, что было сил,

Но люди божьими не стали,

А ты ночами с горя пил.

Через красные годы, которым не видно конца,

Мчится сотня, последняя белая сотня.

Вижу в каждом лице я знакомость лица

И себя среди них, как бойца.

Последняя сотня в атаку пошла.

Нас красные встретят дождем из свинца

И падают наши на землю плашмя,

Не выполнив долг до конца.

 

Все дело придется доделывать нам.

Пускай, комиссар, твой строчит пулемет,

Последний из нас, кто еще не умрет,

Разрубит тебя пополам.

ОФИЦЕРЫ ЧЕСТИ

Господа, надевайте погоны,

Если время для боя пришло.

Честь диктует простые законы,

Поднимая в атаку на Зло.

 

Мы сметем всех, кто будет не с нами,

Кто подняться над скотством не смог.

С нами будет российское знамя,

С нами будет не проданный Бог.

 

Мы исполнены веры и силы

И бессмертна звенящая честь,

И жива еще матерь Россия,

И полки офицерские есть.

Много слышно громких фраз -

Страшно правду пить до дна.

Праздник города у нас,

А в огороде бузина.

 

Кто-то голый на показ,

Шваль в коттедже не видна.

Праздник города у нас,

А в огороде бузина.

Пусть все гибнет без прикрас.

Пусть вся рушится страна.

Праздник города у нас,

А в огороде бузина.

 

Мы живем один лишь раз.

Раз - и лопнула струна.

Праздник города у нас,

А в огороде бузина.

Целый год сидим без света,

Но в день города фейерверк.

А причиной во всем этом -

Мэр - хороший человек.

 

Мы в пальто, он - в безрукавке,

Будто нарубил дрова.

Но пока он не в отставке

Нам - от жилетки рукава,

Обещаний целый короб

И живи, пока ты цел.

Всё беднее милый город.

Всё богаче добрый мэр.

Ты можешь быть злым или добрым,

Маленьким или большим,

Но должен услышать ты домбру,

Которой коснулся акын.

 

Ты одолеешь реки

и неприступность вершин,

В себе обретешь человека,

Услышав, что скажет акын.

Глупец мудреца не обманет.

Огня не заменит дым.

Ты будешь ходить, как в тумане,

Если смолчит акын.

Вы Пушкина “прошли”, для вас он без новизн.

Как документ прошит и в папку вложен.

Проходит ваша жизнь,

а он непроходим,Непредсказуем, невозможен.

Хохочет он, кривясь,

По-обезьяньи горбясь,

Теперь уже не мразь,

А государства гордость.

Он в горле поперек

Всем грызунам России.

“Писал бы покрасивей, -

Шипят они в упрек, -

Про Бога и Царя,

О нашем духовенстве.

Мы в этом видим средство

Вам жизнь прожить не зря…”

Не зря? Не видя?

Завязать глаза?

Галопом бегать в стаях борзых?

Я не могу, мне так нельзя!…

Чтоб он замолк,

Его отлили в бронзе.

Не надо эпитетов громких.

Коль чудо, так славь-неславь,

Найдут и увидят потомки

Искусную темперы плавь.

 

Взметнут удивленно руки,

Захлопают чьи-то глаза.

Через века разлуки

Рублев о себе сказал.

 

Все это до боли знакомо.

Наш мир неуместен с добром.

Вот кто-то промолвил: “Икона…”

И лихо взмахнул топором.

С бородою Карла Маркса.

Он и весел, он и ласков,

И по-ленински непрост.

Будет елка и звезда

Засияет с елки красным.

Мы трудом ведь первоклассным

Праздник встретим как всегда.

Мы закружим хоровод,

Словно очередь замкнулась,

И Снегурочка проснулась.

Где стояла не найдет.

И болит, как прежде, сердце.

Не сбылись мечты и грезы.

Брешет пес по кличке Ельцин.

Громко лает тварь другая -

Пес по имени Гайдар.

Им цена не дорогая:

Тот плешив, а этот стар.

Лишь поскуливает сучка.

Велика да некрасива.

Вот сейчас закончат случку,

Позовут опять: “Россия!”

Оплакав елочку из леса,

Потом красавицу-сосну,

Я в холодильник быстро лезу

И пиво из горла сосу.

Ведь Новый год - веселый праздник,

Чтоб и напиться и поесть,

И никакой уже заразе
Нас никогда не одолеть.

Мы лезем грязной лапой в улей,

В соседский лезем огород.

Так что седлай-ка быстро стулья,

Честной российский разнарод.

И прокричите: “С Новым годом!”

И дайте залпы из петард.

И чтобы ни один педант

Не издевался над народом!

Я обезглавил Дедушку Мороза…

Сначала были лишь угрозы.На них имел я веские права.

Потом решился. Вопль был: “Не надо!”

И был я сам себе совсем не рад,

Но Дедушка Мороз из шоколада,

А я люблю фигурный шоколад.

Пробила мглу лучом,

А я - младенец и невежда

Толкаю дверь плечом.

Солнце застыло в зените.

Сладок быть может и пот,

Если никто не обидел,

Если твой труд без невзгод.

И вот все вокруг потемнело.

Где, небо, твой светлый венец?

Я, дверь приоткрывший несмело,

Закрыл ее, хлопнув. Конец.

Если дорога тоска-печаль,

Лучше быть вам к Родине вблизи,

Никогда не улетая вдаль.

Если нет в помине крыльев,

Если горло не способно петь,

Хорошо тогда в родном и пыльном,

Никуда не тянет улететь.

Улетают птицы. Лучше где-то.

Там теплей и там им каждый рад.

Холода пройдут. Настанет лето.

Но они не прилетят назад.

Он сыпал всю ночь до утра.

Ругпался отчаянно дворник.

Играла в снежки детвора.

Был город сражен белизною,

Хоть числился “белым” всегда,

Ведь снег ослеплял с перепою

И вор не ходил без следа.

Но были недолги мученья.

С людьми у природы есть связь.

Весь город вздохнул с облегченьем -

К среде превратился снег в грязь.

Всем членам союзов писателей посвящается.

Пусть про братство и равенство врут,

Мы всегда с вами разными были.

Вас не топячут. Вас с корнем не рвут.

Вы - в горшочках, а мы - полевые.

Мы то мерзнем, то дождик, то зной,

То под снегом, то чахнем от пыли.

Но не были красой заказной.

Вы - в горшочках, а мы - полевые.

Если можно вам было убить,

Вы, конечно бы, всех нас убили,

Но планете без нас не прожить.

Вы - в горшочках, а мы - полевые.

Как-то раз пытливый мальчик

На мента навел свой пальчик.

Стремительно выхватил мент пистолет…

И дальше пошел, а мальчишечка - нет.

Как-то раз пытливый мальчик

Укусил ментовский пальчик.

Пришла бы мальчонке, конечно, хана,

Но мент, придушив, отпустил пацана.

Как-то раз пытливый мальчик

Влез на маленький сарайчик.

Внизу пацаны докурили косяк.

Они прибалдели, мальчонка - никак.

Как-то раз пытливый мальчик

Спустился в темненький подвальчик.

В подвале гудела блатная шпана.

Всю ночку имела шпана пацана.

Как-то раз пытливый мальчик

Сунул ножку под трамвайчик.

Быстро мальчонка свыкся с бедой, -

Прыгал на двух, а теперь - на одной.

Голос совести тише и тише,

Переходит в придавленный шепот.

Этот шепот убийцы услышат,

Убивая привычно кого-то,

И, услышав, опять на убийство

Выйдут, словно идут на работу,

А убив очень точно и быстро,

Будут слушать придавленный шепот.

Я выпил, но не стало легче.

В стакане растворилась вечность.

Я с водкой выпил всю её.

Остался только краткий миг -

Вся жизнь, вмещающая слово,

И это слово я постиг,

И вновь налил, и выпил снова.

Скромен я, весьма стыдлив.

Не убив, наесться чтобы,

Я шепчу совсем без злобы:

“Этот мир несправедлив”.

Свой стакан полней налив,

Выпил я за всех шакалов

И признался в том устало,

Что наш мир несправедлив.

Губы даже не скривив,

Отдавал я душу Богу,

И спросил Он очень строго:

“Разве мир не справедлив?”

Скорбит Добро под игом Зла.

Преступники разъели туши.

Мы все погибнем как тела.

Спасите ваши души.

Россия все с себя сняла

И нечего уже разрушить.

Мы все погибнем как тела.

Спасите ваши души.

Однажды вся сгорит дотла

Одна восьмая суши.

Мы все погибнем как тела.

Спасутся только души.

Быстро гаснут больные лучи.

Прокричал я вопрос и не слышу ответ.

Как мне жить, Иисус, научи.

Был Иуда один, нет теперь им числа -

Сын продаст, лучший друг настучит

И хотя жизнь моя пред Тобой нечиста,

Как мне жить, Иисус, научи.

Затянулась зима, очень холодно здесь.

Греюсь я у чадящей свечи,

И всю жизнь жду последнюю Божию весть.

Как мне жить, Иисус, научи.

Базар-вокзал. Уходит покупатель,

Купив чего-то для дороги кстати.

Он - пассажир, зовет его звезда.

К другим вокзалам поведет она,

К другим базарам и другим вокзалам.

Он выпьет и закусит салом,

Чтоб погрузиться в лабиринты сна.

Проснется - и опять вокзал

В сопровождении базара.

Вдруг ощутит себя он старым,

Хотя совсем еще не стар.

Он выщел. Мимо поезда.

Их ждут базары и вокзалы.

А рельс один стал мокро-алым.

Здесь пассажир остался навсегда.

Если пьешь ты из фиала,

Осушив до дна бокал,

Если пьешь ты из бокала,

Утолишь на время ты

Жажду, что напомнит снова,

Что она не только слово,

И что гибнет от воды,

И от водки, и вина,

И от пенистого пива…

Только надо пить додна.

По другому - не красиво.

Бьют в колокол - это вече.

Бьют колокол - это время.

Тело тленно. В вечность

Вторгается вдохновенье.

Ребенок заплакал, дитя.

Навзрыд, безутешно, горько,

Схватившись за белое горло

И кровь между пальцев цедя.

Вы слышите, это кругом -

Высоко, далеко и около

Обреченно бьется колокол

Окровавленным языком.

По Димитриям, Алексеям,

По царевичам и плебеям,

По святым и проклятым,

По расстрелянным и распятым,

По любви и по детству,

По убийству и зверству,

По заре и закатам

Бьется криком набатным.

Этот стон, этот крик

Слышу я стеклянея.

Что за мысль о музее,

Если пилят язык?

Я под небом как в церкви.

Пусть бесследно я сгину,

Не убивайте царевича Сергия,

Не убивайте царевну Марину!

Смуты ждут времена,

Самозванцев рождая.

Чем, Россия святая,

Ты сегодня больна?

Что за враг над тобой,

Что за Ирод-убийца?

В небе черные птицы

Свет застлали собой.

Стихло все. Не постичь

Тишины и молчанья.

Только бред наказанья -

Хлещет в медь тонкий бич.

К вечеру жажда сильнее,

Лишая покоя и сна.

Какая-то злобная фея

Свела меня к серым домам,

И дверь одна настежь открыта.

Свет. Прилавок. Бутылок ряды.

Продавец поворотлив и прыток

Крикнул словно знакомому: “Ты!”

Я без слова кивнул на бутылку.

Он налил мне в граненый стакан.

Продавец, расширяя улыбку,

Похвалил: “Ты сегодня не пьян!”

“Ты всегда будешь малость пьянее!”

“В этом деле тебя я сильнее” -

И в глазах продавца вспыхнул свет.

“Заблужденье твое я разрушу

И придет тебе горький конец!”

“Да хотя бы за милую душу!” -

Улыбнулся в ответ продавец.

Долго пили стакан за стаканом,

На закуску глотая лишь дым,

И реальность предстала обманом.

Мне казалось - я стал молодым.

Вдруг скатилась бутылочка на пол.

Наклонившись, отставя стакан,

Продавец уронил свою шляпу,

Обнажив небольшие рога.

Он без шляпы не стал по-красивей,

Но свои не отвел я глаза.

В общем черта тогда перепил я,

А проспавшись на век завязал.

Как пересохло в горле! Жажду

Наверно мне не утолить,

Как не поймать летящих птиц,

Как в этой жизни не родиться дважды.

Глоток прохладный. Я живу,

Пока есть в магазинах пиво,

И пусть твердят, что некрасиво

Быть пьяным, зарастать в жиру.

Но осуждать меня постой.

Ведь жить осталось только малость.

Набросится убийца-старость,

И будет холмик под крестом,

И выпьет кто-то, но не чай,

А выпив, выбросит бутылку

На свежую твою могилку,

И скажет: “Трезвенник, прощай!”

И ты - уже почти скелет,

Ты - стиснутый в объятьях гроба,

Захочешь пива. Хоть немного.

Но в мире мертвых пива нет.

Такое время было…

(Народная “мудрость”, оправдывающая любую мерзость).

Мы браслетом скованы.

Секундная в агонии,

В вираже рискованном

Дрожит над циферблатом.

Я не считаю себя виноватым,

Но врезается в кисть сталь браслета.

Время во мне или я во времени,

Кто застигнут в момент преступления?

Я ищу ответа.

Так ведь можно всю жизнь гадать.

Я не знаю, откуда сила -

Но стрелки кручу торопливо,

И время спешит не вперед, а вспять.

Пылают костры и веревки виселиц

Зависли над головой.

Я - и тот и другой,

У меня не одно, а тысячи лиц,

Веселиться готовых и готовых грустить.

Это часы четвертуют и жгут,

Это они и стреляют и вешают.

Уставилось время глазами бешенными

Мчащихся секунд.

Я парю над мгновением

Надтелесно, а значит надтрупно.

Если сжигаются книги и гении,

Если в чести лишь награды и деньги,

Не люди преступники, время преступно?

И умирал Модильяни.

Им ни сколько не дорожа,

От боя часы дрожат

В этой жизни стекла стеклянней.

Я охотник и зверь.

Я охочусь и прячусь.

Захочу и назначу

Цену шкуре своей.

Быстро вскину ружье.

Пусть вся жизнь на прицеле,

Силы все на пределе,

Ноет раной плечо,

Кровь на шерсти седой

И рычанье как стон.

У тебя, мой герой,

Есть последний патрон.

Нас роднит только боль.

Ран твоих не считаю.

Из двоих сделать стаю

Или бой.

Платье и чалме.

Корзина мне

И флейта мне.

Тебе дымок кальяна,

Вырожденье

В болезненном уколе наслажденья.

Изгиб мелодии,

Изгиб скользящий тела

Игра - как дело,

На страх пародия,

На риск пародия,

Но не пародия на яд

Твой взгляд.

Мой взгляд.

Танцующее неприкосновенье

Нарушится. Назад -

Реакция мгновенного удара.

Удача даром.

Счастье даром.

Сгорает все одним пожаром.

Я рублю дрова и думаю о Рубинштейне

И рубаях Хаяма.

Палач счастливей меня постоянно:

Мне платят за кубометр, а ему - пошейно.

Взмах - вдох, удар - выдох.

Под ногами не кровь, а щепа.

Это полено не голова,

Оно не увидит тень топора.

Убийства не выйдет,

Казни не выйдет.

Не выйдет выдать

Головами

На-гора.

В руки металл.

Руки - металл.

Я - как метающий молот Титан.

Удар - как всполох

Сквозь неба полог,

Ставящий все по местам.

В каждом ударе сила права,

В каждом пожарище тлеет.

Рубинштейн и Хаям не рубили дрова.

Я рублю, чтобы стало теплее.

Кубик Рубика - задача,

Если нет других задач.

Кубик Рубика - удача,

Если нет других удач.

Крутим-вертим, жилы вздуты.

Нам игра важней всего.

Мы раздеты, мы разуты,

Ничего нет своего.

Мы замерзли, мы устали.

Кубик миленький, согрей!

Раньше быстро собирали.

Соберем еще быстрей!

Старик Хоттабыч - старый ваххабит.

Он наколдует много пулеметов.

Под их огнем ментов отступят роты,

Взяв на заметку, что старик - бандит,

Что пионера Вольки верен стук,

Старик в психушку был не зря упрятан,

Где был обрит, оставшись как без рук,

Но борода вновь отросла, ребята!

И вот Хоттабыч- старый ваххабит,

А дураки - российская проблема,

И множится в России чудо-племя,

У коих ум, как борода обрит.

Наш мир - он не всегда прекрасен.

Уносит ветер падшую листву.

Опять идут в атаку федерасы

На бородатую братву.

Сопротивление напрасно.

Нас косят, косят как ботву.

Опять идут в атаку федерасы

На бородатую братву.

Я бородат, а стало быть, опасен,

Хоть в чем опасность - не пойму.

Опять идут в атаку федерасы

На бородатую братву.

В каждом имени есть тайна.

Узнаешь себе кого-то.

Одинок и неприкаян

Я шепчу тебе: ЛИЛОТА.

 

Только ты не отзовешься,

Допивая чай устало.

Выдыхая звуки мощно,

Я вскричу тогда: ЛИТАЛО!

 

Я склонюсь не раз в поклоне.

Так вот молятся талибы.

Воду пьют так жадно кони.

Я произношу: ТАЛИЛО.

 

Ты нема и ноль эмоций.

Ангелы вокруг летали.

Я почти как Паваротти

Пропою тебе: ЛОТАЛИ.

 

Побледнел, нет ни кровинки,

Будто в драке прокололи.

Прошепчи, скажи иль крикни,

Если я зову: ТАЛОЛИ.

 

Кровь вся вытечет за сколько?

Но не даром кровь разлита.

На руке ее наколка,

Где написано: ЛОЛИТА,

Тебя ругают. Радуйся, дружище.

Тебя, дружище, ведь не бьют,

А счастье - счастья выше крыши.

Оно лишь призрачный уют.

 

Вот бьют тебя. И снова радость:

Не убивают ведь тебя.

Ты жизни ощущаешь сладость

И ощущаешь ты себя.

 

Тебя убили. Ну и что же?

Улыбку сохрани в душе.

Ведь мир покинул ты ничтожный

И не убьют тебя уже.

Ты - человек, а раньше был свиньей.

Свинья была когда-то человеком,

Работала, жила семьей

И в моде угналась за веком,

 

А после смерти родилась свиньей,

И моды никакой не стало,

Опоросилась дружною семьей,

А осенью пошла на сало…

 

И вновь родился славный человек -

В большом хорош, нет недостатка в малом.

Он любит солнце, любит снег,

А по утрам яичницу ест с салом.

“Ом мани падме хум”.

Молиться пустоте легко и просто.

Здесь глупо задавать вопросы.

В ответ один вселенский шум.

 

Потом раздастся тишина

И уничтожит глупый ум.

Одна молитва и слышна:

“Ом мани падме хум”.

Сидели рядом Будда и Христос.

Сидели рядом ни о чем не споря.

Внизу шумело море горя.

Шумело море в ритме SOS.

 

Спросил Христос: “Спасти их всех?”

“Спаси их всех, - ответил Будда, -

Спаси, когда наступит утро,

Спаси и подними наверх”.

 

Сидели рядом Будда и Христос

И очень долго длилась ночь,

А свет когда в ночи пророс,

Остались те, кому нельзя помочь.

Памяти Закира Дакенова

(21.05.1995 г.)

Как жесток заколдованный мир

К искалеченным жертвам своим:

Он вино наливая в потир,

Всех с ума потихоньку сводил.

 

Я, как пьяный, иду наугад

И все кажется: только вперед.

Столько было стаканов-наград,

Сколько выпил бы целый народ.

 

Выпил с кем-то “на посошок”,

По плечу потрепали: наш!

И остался последний прыжок,

И достался последний этаж.

Я весной родился.

Осенью умру.

Здесь октябрь впился

В горло ноябрю.

 

Мои плечи узкие

Не спасут от бед.

Слышу речи русские,

А России нет.

 

Не ходи к начальнику.

В этом только вред.

Неприступней спаленки

Тихий кабинет.

 

Если лезешь в горы -

На себя пеняй.

Но пришелся впору

Плащ мне из огня.

 

Пронесется факелом

Мой недолгий свет.

Опалится лаковый

Тихий кабинет.

 

Дух прочнее тела.

Дух сильней огня.

Под простынкой белой

Вынесут меня,

 

Но сгоревший, мертвый,

Я совсем как тот,

Кто, в атаке верткий,

Бросился на дзот.

Казалось бы, что здесь трагичного:

Сказать, как нажать на рычаг:

- Остановка “Коммунистическая”,

Следующая - “Универмаг”!

 

От идеи к торговле и дальше

С пассажирскою массою тел.

Этот троллейбус как птица летел,

Словно черти по улице тащат.

 

Жизнь всегда начинается вдохом,

Ею на выдохе всех награжу.

Я шепчу в микрофон: Мне плохо.

Умираю, но торможу.

Нет мира давно в нашем призрачном мире.

Вот кормят котлеткой капсю,

А мясо пришло прямиком с Девоншира,

Где ящур лютует вовсю.

 

Но шлют нам продукты, как письма в конверте.

Говядина вот для котлет.

Не хочется думать о смерти, поверьте,

В пятнадцать мальчишеских лет.

 

Но есть аппетит и жуется под Верди.

Уже не хватает котлет.

Не хочется думать о смерти, поверьте,

В шестнадцать мальчишеских лет.

 

В театре жуешь и жуешь на концерте,

А ящур в любой из котлет.

Не хочется думать о смерти, поверьте,

В семнадцать мальчишеских лет.

 

Но дальше уже продолженья не будет.

Идут чередой бесконечной года.

А мы, мы - российские люди.

Зараза таких не берет никогда.

На зло совсем я не мастак.

Не выношу лишь ложь.

Друг крикнул: Путин, мол, дурак!

Воткнул я в друга нож.

 

Он получил сполна за ложь,

Для кладбища готов.

Я много видел дураков,

Наш Путин не таков!

 

Мне плохо, доктор, очень плохо.

Болит от мыслей голова.

Сказать нельзя, а можно охать,

Запрятав все свои слова.

 

Мне плохо, доктор, жжет болезнь.

Отрава горькая - вранье

И черной тучей воронье -

Опять хотят кого-то съесть.

 

И смотрят, доктор, на меня

Вороньи черные глаза…

Я это, доктор, рассказал,

Чтоб вы могли меня понять.

 

И скинул доктор свой халат,

Раскрыл чернее ночи крылья,

Меня осыпав серной пылью,

И каркнул грозно: “Виноват!”

Когда тебя загнали в угол

И трудно выйти из угла,

И ненависть сожгла до тла
И вместо сердца - черный уголь,

 

Когда за ночью ждешь рассвета,

Но не торопится рассвет,

Хоть тусклый - и его ведь нет,

Когда сживает ночь со света,

 

Когда все подлое царит,

Зияя страшной пустотой,

Судьбу свою благодари -

Ведь ты на Родине родной!

Дедушка - священник православный

В те года, что были словно пост,

Став строителем, хотя не самым главным,

Через Волгу перебросил мост.

 

Но заслуги почестей дороже.

Вера преступлению равна.

Строилась огромная страна,

Как мозоль на белой тонкой коже.

 

Получил мой дедушка сполна.

Всё прошел, а Север не осилил.

Я бы крест поставил на могиле,

Только вот не знаю, где она.

 

ДЗЕНБезумие, какою стороной,

Какою гранью ты ко мне прижмешься.

О чем поговоришь со мной,

Что скажешь: мудрость или пошлость?

 

А может, просто помолчишь,

Как ты умеешь - зримо, четко,

И щелкать будут только четки,

Дыханье слышно будет лишь.

 

Я крикну и погибнет мир.

В ладоши хлопну и его не станет.

Откроются проклятья тайны,

Как дверь дощатая в сортир.

 

Безумье молча отойдет,

Дрожа своею каждой гранью.

Пришел конец всему созданью.

Никто не крикнет: “Идиот!”

И год прошел, как ночь и день.

У всех людей веселый праздник.

А мне и выпить даже лень,

Хотя напитков много разных.

 

В них горечь - сладости вина.

В них сладость - горечи причина.

В них мягкость женская видна

И твердость жесткая мужчины…

 

А завершенье - туалет.

И все уносится Потоком.

И смотрит очень строго Око

На то, в чем смысла просто нет.

ГЕРАСИМ - гражданин, потерявший голос на последних выборах.

Жена Герасима - бывший преподаватель научного коммунизма, ныне уважаемый политолог

МУМУ - обыкновенная говорящая собачка.

Дети Герасима - школьники.

Активисты Гринписа, милиционеры, налоговые полицейские, профессиональные живодеры и прочие россияне.

1 картина

Пространство перед домом, не относящимся к разряду элитных. Из подъезда выходит Муму.

МУМУ

- Как странно наш устроен мир:

Великий ум в собачьей шкурке,

А люди - злобные придурки.

Для них земля - один сортир.

Загадить могут все вокруг.

В реках химические воды,

А на земле одни отходы

И политический недуг.

Справляет нужду в кустах и, грустно понурив ушастую голову, удаляется в “родной” подъезд.

2 картина

Комната в стандартной квартире с обстановкой, претендующей на шик. Герасим и дети сидят за столом, ковыряясь в тарелках. Жена Герасима возбужденно мечется по комнате, оживленно жестикулируя.

ЖЕНА ГЕРАСИМА

 - Давно пора кончать с Муму.

Мне это просто надоело.

С умом собака - что за дело?

Мы не собратья по уму!

ДЕТИ ГЕРАСИМА

- Мумуши нет такой другой.

Собачка пусть и небольшая,

Но пишет лапкой, как рукой,

И все задачки нам решает!

ЖЕНА ГЕРАСИМА

- Она им заменяет мать!

Как будто нету настоящей.

У нас такому не бывать!

Дорога ей в собачий ящик!

В комнату входит Муму. Она слышит последние слова. Ей становится совсем плохо.

МУМУ

- Собаки лают - ветер лай уносит

Туда, где тоже раздается лай,

Проклятый всеми, как сырая осень,

А раз не нравится - стреляй.

 

Вся жизнь - ужасная картина:

Собачий грязный грузовик,

В кабине пьяные скотины,

В руках двуствольный дробовик.

 

Еще одну убили шавку.

Как рады пьяные дружки:

Из шкуры шавки выйдет шапка,

Из мяса шавки - пирожки.

 

Не знающий цены позора

Спокойно вынесет позор.

Как трудно быть не живодером

В краю, где каждый живодер.

Жена Герасима с возмущением поворачивается к Герасиму.

ЖЕНА ГЕРАСИМА

- Ты слышишь, муж, твою жену позорят,

Твою жену и мать твоих детей.

Собака - вот причина горя.

Собака - центр всех страстей.

 

Во всем тебе собака ближе,

А между нами нет любви.

Не хочешь если пасть ты ниже,

Зарежь ее иль утопи.

3 картина

Герасим и Муму идут по набережной по направлению к мосту через Волгу.

МУМУ

- Я знаю, ты меня ведь слышишь.

Ты потерял не слух, а голос.

Ты этих склок намного выше,

Но с головы ее и волос

Не должен пасть. Ведь ты ей муж.

И потому ее послушай.

В зеркальности осенних луж

Пусть отразятся мои уши

Последний раз и навсегда.

А ты теперь меня послушай

И в реку брось меня с моста!

ГЕРАСИМ (произносит мысленно)

Душит, душит, душит

Смешной условности петля.

Ведь не Тургенев все решает.

Есть только ты и только я

И есть проблема небольшая.

Она моя, а не твоя.

МУМУ

- Герасим, я знаю - ты любишь собак,

А я вот тебя полюбила, Герасим.

Мне имя твое - поцелуй на губах,

Хотя понимаю - порыв мой напрасен.

 

Собаке - собачье, хоть мозг есть, речь есть.

А ты - человек, человек, но бегласен.

Пойми же, Герасим, мы лишние здесь.

Нам уходить надо вместе, Герасим.

4 картина

Через некоторое время после вышеописанных событий.

Оживленная улица какого-то явно российского города. На переднем плане афиша “Только один день! Говорящая собака - обладательница высокого интеллекта! Герасим и Муму! Только один день и только у нас!”

Появляется Муму.

МУМУ:

- Конец чуть-чуть переписали.

Герасим жив, жива Муму.

А что не нравится кому -

Идут и топятся пусть сами.

К О Н Е Ц

Дождь не прошел. Не начинался дождь.

Все птицы беззаботно пели,

Но тучи шли к незримой цели,

Куда послал их ветер-вождь.

Весь мир в преддверии дождя,

Последнего на этом свете,

И веселились дико дети,